Хорошо, что я пришел сюда не один, иначе мне пришлось бы быть слоном, которого водили напоказ. Лесных стрелков здесь явно хорошо знали, а лохматый мальчишка Мач оказался сыном руттерфордского мельника. Оплеуха, которой наградил Мача любящий папаша, говорила яснее ясного, как мельник относится к прогулкам своего отпрыска в Шервудский лес. А сообразительный мальчишка, чтобы избежать второй затрещины, тут же затараторил обо мне — и вскоре все жители Руттерфорда узнали историю появления в Шервуде высокого, странно одетого незнакомца.

Чуть ли не каждый второй крестьянин с любопытством потрогал молнии на моей рубашке «камизе» и поцокал языком над моей бедой. Надо же, такой здоровяк, а после пары легких ударов по голове не помнит, откуда он взялся и куда шел через Шервудский лес!

Слава богу, они не стали щупать мои шишки. Одного вида разукрашенной ссадинами физиономии «здоровяка» хватило, чтобы подтвердить правдивость рассказа Мача. Дети глазели на меня с разинутыми ртами, женщины сочувственно покачивали головами, девушки с хихиканьем перешептывались, а местные говоруны тут же перечислили с десяток Литтлов в придачу к тем двум, о которых вспомнил Дикон Барсук. Конечно, эти имена не пробудили мою память, и тогда меня оставили в покое.

Многие жители Руттерфорда уже были изрядно под хмельком. На траве рядом с двумя длинными накрытыми столами стояло несколько бочонков эля, и каждый мог зачерпнуть оттуда густой мутной жидкости столько, сколько хотел.

Я увидел, как Робин Гуд с Биллом Статли швырнули на один из столов пару горстей мелких монет — взнос шервудских стрелков в праздничную складчину. Взнос, должно быть, был невиданно щедрым, потому что со всех сторон раздались благодарственные радостные крики, а седобородый ширококостный человек, по-видимому, сельский староста, сам поднес Робину и Виллу по первой кружке эля.

Робин потребовал у него вторую кружку, сунул ее мне, наскоро проглотил несколько кусков со стола и отправился забавляться с молодежью, веселящейся на лужайке под изукрашенным разноцветными лоскутками деревом. Так же поступили все остальные стрелки: вместе с деревенскими парнями они самозабвенно играли в «молодых ланей», гоняясь за визжащими девушками, пытались забраться на майский шест, участвовали в схватках на дубинках или отплясывали под верещание флейт и рожков.

Я вообще-то думал, что разбойникам полагается вести себя посолиднее… Быть более сдержанными, более мрачными и зловещими, что ли, все время помнящими про свою исключительную судьбу. Но эти парни забавлялись, как школьники в первый день каникул.

Здешние дети резвились так же самозабвенно, как взрослые, мамаши сбивались с ног, пытаясь одновременно присматривать за флиртующими дочками и заботиться об угощении. Скоро за столами остались сидеть только пожилые мужчины, снисходительно взирающие на забавы молодежи… И я.

Со мной никто не заговаривал, я тоже не знал, о чем говорить с руттерфордскими крестьянами. Несколько раз я собирался встать и присоединиться к веселью у майского дерева, но продолжал сидеть, прихлебывая кислый эль, надеясь, что он хоть на время примирит меня с абсурдностью ситуации. Это пойло оказалось гораздо крепче, чем я решил было после первого глотка.

Сокмены и вилланы Руттерфорда, умершие за восемь столетий до моего рождения, тоже усердно прикладывались к утешительной влаге — их донимали свои заботы. Они боялись, как бы шериф не прознал о гостеприимстве, оказанном их деревней Робину Гуду, но в то же время не могли отказать в угощении гостям, заплатившим за еду щедрее короля. И что сталось бы с Руттерфордом, если бы Робин не помог в том году с погайдовым сбором? Мир еще не видывал таких странных аутло, как Локсли и его стрелки…

Возле майского дерева уже пару раз вспыхивали драки — конечно же, из-за девушек. Местным красоткам нравились лесные парни, а это, само собой, выводило из себя местных молодцев. Банальная история, обычная для любого века.

На меня девицы поглядывали только издалека. Я снова оказался вне круга. Не из Менсфилда и не из Хетерсейджа, странный тип в странной одежде, которого можно пожалеть, но от которого лучше держаться подальше…

Допив последние капли эля, я мрачно уставился в пустую кружку и пробормотал:

— О нет, не ходи домой в одиночку, никто не знает, как одинока дорога…

— Хей, Джон! — Робин Локсли возник, откуда ни возьмись с двумя кружками в руках, поставил одну из них передо мной и шлепнулся рядом на скамью.

Я с благодарностью принял подношение и сделал большой глоток.

Все-таки трудно было полностью врубиться в то, что я общаюсь с самим Робином Гудом. В этом типе не было ничего необыкновенного. Парень как парень, среднего роста, на пару лет помладше меня, из тех шустрых субъектов, у которых никогда не бывает проблем с жестами и словами. Я знаю ночные клубы, где на него далеко не каждый бы оглянулся, даже явись он туда в своей теперешней одежде. В Питере есть местечки, где полным-полно куда более странных личностей, цель жизни которых — заставить на себя оглядываться.

Уперевшись локтями в стол, положив ногу на ногу, Робин Гуд болтал о том, что Хромой Тим делает отличные наконечники для стрел, но вот в древках ничего не смыслит… Я еще меньше Тима смыслил в древках, да и в наконечниках тоже, поэтому перевел взгляд с Робина на деревянную кружку, которую он мне принес. Интересно, сколько бы она стоила на аукционе Сотбис? А сколько бы за нее дали, если бы Робин Гуд оставил на ней свой автограф? Хотя вряд ли он умеет писать… Ну, тогда он мог бы поставить крест… Только как удостоверить подлинность его автографа — вот в чем загвоздка!..

Флейты и рожки вдруг истерически взвизгнули, многие люди примолкли и уставились на что-то за моей спиной.

Я оглянулся.

Под высокими буками застыли два всадника. Верней, всадник и всадница. Впереди — рыжая девушка в красном платье, соперничающем яркостью с ее волосами; она пылала на фоне темных деревьев, как факел. Ее буланый жеребец рыл землю могучим копытом, на руке она держала пестрого сокола. Чуть позади нее на вороном коне восседал широкоплечий тип в кольчуге, в длинном плаще, в шлеме, из-под которого спускалась на плечи кольчужная сетка; его экипировку довершал арбалет у седла.

И мужчина, и девушка сидели в седлах совершенно неподвижно, опустив поводья коней.

Флейты тем временем очухались, рожки поспешили их догнать, на лужайке возобновилась пляска… Девушка, не шевелясь, смотрела на танцующих; ветер трепал полу ее огненного платья, ерошил гриву коня и перья сокола.

Меня привел в чувство крепкий тычок под ребро.

— Не глазей так на эту девицу, не то хватят судороги! — посоветовал Робин. По его голосу было ясно, что он порядком выпил.

— Кто она такая?

Главарь разбойников со стуком поставил кружку на стол и вытер рот кулаком.

— Ведьма.

— А? — я посмотрел на него, стараясь понять, шутит он или говорит всерьез.

Локсли развернулся на скамье и прислонился спиной к столу, разглядывая рыжеволосую всадницу. Непохоже было, чтобы он боялся судорог… Не похоже было, чтобы он вообще чего-нибудь боялся.

— Это дочка Ричарда Ли, того, который в запрошлом году отправился с королем в Палестину.

— А почему она ведьма?

— Не знаешь, что ли, — ведьм узнают по взгляду! — Робин фыркнул, наклонив голову к плечу. — И кто из обычных девиц стал бы жить в одиночку, управляя отцовским феодом? Когда умерли ее мать и дядя, все ждали, что она уедет к родственникам в Йорк. Так нет, она осталась в замке и, говорят, много раз прогоняла тех, кто навязывался ей в опекуны или в женихи. А потом пришла весть, что Ричард Ли попал в плен к сарацинам…

— Вот уж правда, дочка Ли — чистая ведьма! — кивнул крестьянин, сидевший слева от Локсли. В отличие от лесного стрелка он поглядывал на рыжеволосую девушку с опаской, через плечо. — Иначе откуда бы она взяла деньги, чтобы послать выкуп за отца? То она едва наскребала с отцовского манора столько, чтобы не ходить в обносках, а тут вдруг разом выложила четыре сотни золотых!